В последнее время много слушаю Мирзаяна - особенно те его песни, что на стихи Бродского. Мне не нравится, как сам Бродский их читает - вообще не люблю, когда поэты читают собственные стихи - вымученно-театрально; понимаю, что традиция обязывает читать именно так, но мне это не по душе. Мирзаян - это своеобразная альтернатива. У него тоже нравится не всё, ох как не всё, но какие-то отдельные строфы, строки, слова - очень хорошими, очень правильными вышли. Довольно сложное впечатление.



одно из моих любимых - про натюрморт - у Бродского было вот таким I



Вещи и люди нас

окружают. И те,

и эти терзают глаз.

Лучше жить в темноте.



Я сижу на скамье

в парке, глядя вослед

проходящей семье.

Мне опротивел свет.



Это январь. Зима.

Согласно календарю.

Когда опротивеет тьма,

тогда я заговорю.



II



Пора. Я готов начать.

Не важно, с чего. Открыть

рот. Я могу молчать.

Но лучше мне говорить.



О чем? О днях, о ночах.

Или же - ничего.

Или же о вещах.

О вещах, а не о



людях. Они умрут.

Все. Я тоже умру.

Это бесплодный труд.

Как писать на ветру.



III



Кровь моя холодна.

Холод ее лютей

реки, промерзшей до дна.

Я не люблю людей.



Внешность их не по мне.

Лицами их привит

к жизни какой-то не-

покидаемый вид.



Что-то в их лицах есть,

что противно уму.

Что выражает лесть

неизвестно кому.



IV



Вещи приятней. В них

нет ни зла, ни добра

внешне. А если вник

в них - и внутри нутра.



Внутри у предметов - пыль.

Прах. Древоточец-жук.

Стенки. Сухой мотыль.

Неудобно для рук.



Пыль. И включенный свет

только пыль озарит.

Даже если предмет

герметично закрыт.



V



Старый буфет извне

так же, как изнутри,

напоминает мне

Нотр-Дам де Пари.



В недрах буфета тьма.

Швабра, епитрахиль

пыль не сотрут. Сама

вещь, как правило, пыль



не тщится перебороть,

не напрягает бровь.

Ибо пыль - это плоть

времени; плоть и кровь.



VI



Последнее время я

сплю среди бела дня.

Видимо, смерть моя

испытывает меня,



поднося, хоть дышу,

зеркало мне ко рту, -

как я переношу

небытие на свету.



Я неподвижен. Два

бедра холодны, как лед.

Венозная синева

мрамором отдает.



VII



Преподнося сюрприз

суммой своих углов,

вещь выпадает из

миропорядка слов.



Вещь не стоит. И не

движется. Это - бред.

Вещь есть пространство, вне

коего вещи нет.



Вещь можно грохнуть, сжечь,

распотрошить, сломать.

Бросить. При этом вещь

не крикнет: "Ебена мать!"



VIII



Дерево. Тень. Земля

под деревом для корней.

Корявые вензеля.

Глина. Гряда камней.



Корни. Их переплет.

Камень, чей личный груз

освобождает от

данной системы уз.



Он неподвижен. Ни

сдвинуть, ни унести.

Тень. Человек в тени,

словно рыба в сети.



IX



Вещь. Коричневый цвет

вещи. Чей контур стерт.

Сумерки. Больше нет

ничего. Натюрморт.



Смерть придет и найдет

тело, чья гладь визит

смерти, точно приход

женщины, отразит.



Это абсурд, вранье:

череп, скелет, коса.

"Смерть придет, у нее

будут твои глаза".



X



Мать говорит Христу:

- Ты мой сын или мой

Бог? Ты прибит к кресту.

Как я пойду домой?



Как ступлю на порог,

не поняв, не решив:

ты мой сын или Бог?

То есть мертв или жив?



Он говорит в ответ:

- Мертвый или живой,

разницы, жено, нет.

Сын или Бог, я твой.



У Мирзаяна столько важных строф выпущено, проглочено. Зачем? Для краткости? Но ведь смысл от этого точно так же проглатывается, обрезается. И про смерть, у которой твои глаза - там интонация совсем другая должна быть. А вот последнем - десятом - стихе - всё хорошо, даже слишком, почти совсем правильно получилось. Почему так бывает? А, ладно, всё равно я ничерта не понимаю в поэзии.



Никак не могу представить, как он мог бы петь те длинные, захлёбывающиеся - "девочка-память бредет по городу, бренчат в ладони монеты" или "проплывают облака, проплывают облака и гаснут". Говорят, последнее пела Фролова; хочу найти и послушать.