25 причин шипперить Дадзая и Тюю.
Забавно, что в те давние, почти как палеозой, времена, когда у меня был свой личный Тюя, подобные отношения меня совершенно не кинковали, я шипперила каких-нибудь угрюмых интровертов с богатым внутренним миром или учительско-ученические нежности. Я решила называть этот пейринг "Чародейка" %)У Накахары Тюи красивые руки, маленькие, как у девушки или у ребенка; обтянутые черной тканью, они кажутся еще меньше и изящнее. Полоски голой кожи между рукавами и раструбами перчаток выглядят ужасно беззащитно.
Когда он снимает перчатки, обнажаются тонкие запястья с трогательно торчащими косточками.
Так начинается большинство кошмаров Тюи: как раз на этом месте его обычно начинает мутить от страха, а Дадзая - от отвращения. Или наоборот, кто их разберет.
читать дальшеБольшинство кошмаров Дадзая начинаются так же - с этих изящных запястий и медленно стягиваемых перчаток.
Тюя чувствует, как наливаются тяжестью конечности, как кровь в его теле становится все гуще и медленнее. Чувствует, как мир вокруг - ставший вдруг таким непрочным, будто из бумаги - трепещет, отзываясь на каждый его вдох. Как вены на шее набухают, и в голове начинает мерно бить колокол.
Видит, как здания вокруг начинают змеиться трещинами. Прерывисто вздыхает - и земля под его ногами в ответ вздыбливается в судороге. С кончиков его пальцев соскальзывают шары спрессованной гравитации - лопающаяся гнойниками тьма.
Тело долго не выдержит; нужно найти Дадзая... Но это лишь призрак мысли, ее тут же вытесняет другая мысль, мерзкая и гнилая, очень четкая: уверенность, что непременно должно случиться что-то плохое, и он даже понимает — что. Это не первый подобный кошмар у Тюи.
Обычно странные силы Дадзая надежно защищают его от Порчи, как и от чьих угодно других способностей, но не в этих кошмарах. Нет.
Удары колокола внутри черепа Тюи становятся невыносимо громкими. Бомм. Бомм. Медленная, почти черная кровь ползет из его глазных орбит.
Накахара Тюя никогда не был чересчур высокого мнения о себе: он знает, что он - лишь тонкая человеческая оболочка для силы, жаждущей раздавить весь мир. Сила внутри него - это не просто гравитация; это вечно голодная тьма, которая всегда готова рвать, давить, ломать кости. Все, что этой тьме не принадлежит, вызывает у нее ярость: надоедливая пульсация, которую так хочется погасить.
Тьма внутри Тюи требует, чтобы каждый кусочек жизни на километры вокруг оказался расплющен, кричал от боли, истекал кровью.
Тюя может быть с ней согласен или не согласен, тьме плевать. Он не более чем хрупкий сосуд, в котором этой тьме ужасно тесно. Сосуд, который она раздавит первым. Тюя - как та карта Таро, башня, рушащаяся сама в себя, внутрь.
Он начинает задыхаться, потому что кровь забивает ему горло: густая, сладковатая, с привкусом железа, - он сплевывает ее, потом сплевывает еще, но кровь не заканчивается и не заканчивается. Кожа начинает слезать, скатывается с его пальцев вместе с ногтевыми пластинами, словно змеиная кожа при линьке.
Он наконец видит Дадзая. Тюя не знает - не хочет знать - как тот оказался распластанным на земле. Одного взгляда на тело, сломанное, как небрежно брошенная ребенком кукла, хватает, чтобы понять, что оно мертво: туловище в одной стороне, ноги в другой. Как много крови; Тюя и не знал, что в людях ее столько. И запах повсюду, густой, невыносимый, - его бы вытошнило от этой вони, но он уже выблевал все, что мог, включая, кажется, какие-то из собственных внутренних органов.
Он ползет к телу Дадзая. Отстраненно удивляется, что способен еще дышать, двигаться и чувствовать боль. Ком голодной тьмы уже успел разворотить ему нутро, и неопрятные ошметки чего-то, что уже определенно не является человеческими внутренностями, волочатся за ним по земле.
Бинты на руке Дадзая белеют во тьме, и кровоточащее мясо, которое еще недавно было Тюей, тянется к этой светлой руке, словно утопающий к спасательному кругу.
Но рука, в которой не теплится ни капли жизни, теперь бесполезна, ее прикосновение не приносит спасения, не утихомиривает тьму, которая продолжает разрывать его тело изнутри.
Когда окровавленные пальцы Тюи дотрагиваются до нее, рука в бинтах просто сминается под грузом в тысячу атмосфер, ломается, скручивается, рассыпается трухой, будто она хрупкая, как крыло мотылька.
И кромешная мгла, из которой нет возврата, наконец смыкается вокруг Тюи.
На этом моменте Тюя обычно просыпается; он весь в поту, его трясет, и как только ему удается унять дрожь и успокоить дыхание, он старается как можно скорее натянуть перчатки, чтобы не видеть свои изящные маленькие руки.
Чем заканчиваются кошмары Дадзая - не знает никто.