флафф, некрофилия
В рамках любовной лирикиРодной мой, помнишь ли ты - у Брэдбери в "Марсианских хрониках" рассказ про мальчика, который хотел помочь, угодить каждому и всякому, а каждые и всякие требовали от него все - разного, и он не выдержал и умер? Было ли такое у тебя? Что до меня, то я живу так всю свою осознанную жизнь: не со стремлением помочь, разумеется (деревянным голосом: ха-ха), а подстраиваясь подо всех, принимая ту форму, которая мне для общения с данным человеком будет наиболее выгодна, или просто - удобна, или ту, которой он ждёт от меня... Не то чтобы мне доставляло удовольствие, но я делала так всегда, никто меня не научил, как нужно иначе, - оттого, вероятно, и все мои проблемы с людьми, а особенно - с коллективом; с каждым человеком по отдельности я могу справиться, я даже умею внушать симпатию, доверие и пачку прочих положительных эмоций без толку и без разбору, ну, или отрицательных, это уж как бог на душу положит... Но если рядом со мной не один человек, а, например, два - это ужас что такое. А если, например, это люди близкие, если, опять же например, это два самых родных человека на свете - тогда что? Тогда - катастрофа... Она тут ко мне приезжала на днях - то есть не ко мне, а к нам, конечно, - и в этом-то "нам" и заключалась беда. Я не знала, как вести себя с ними, что говорить; казалось, оба несут чушь первостатейную, а я - даже на чушь в эти моменты не способна, дура дурой - молчу и страдаю (умела бы краснеть - залилась бы краской от макушки до пяток). Или бегаю как собачка от одного к другому: тебе что-нибудь сделать? а тебе как, не скучно? - и чувствую, что сделать ничего не могу. По отдельности они оба такие хорошие, и мне так хорошо с ними, а если вместе - то я как в клетке. Ей, кажется, понравился город (я поила её кофе в Андерсенграде и водила по лесу; хотела сводить к морю, но было холодно, и море решили отложить на следующий раз) - во всяком случае, понравились сосны и замёрзший песок, она вспомнила Испанию; но мне всё равно казалось, что всё категорически не так, как должно быть; сам факт того, что у неё теперь своя жизнь, а у меня своя - так дико... Я так долго разбиралась, кто из них кто для меня. Сначала всё было просто: он - братик, она - любимый мужчина; потом всё как-то плавно и незаметно сместилось, смешалось, - и вот теперь наоборот: она - что-то вроде сестры, а он - нежная девушка. Или женщина. Или тётка. Но нежная.
Это такое странное чувство - замечать, что единственно важного на свете человека постепенно вытесняет другой единственно важный. Странное и... какое?.. Я так и не научилась разбираться в своих эмоциях, я даже не могу сказать точно, есть ли они у меня, эти эмоции, вообще; иногда кажется, что где-то на большой глубине во мне перекатываются целые бразильские мелодрамы, шурша волнами, как озёра под толщей льда в Антарктиде, а иногда - что нет вовсе никаких эмоций и всё это чушь и пена, добровольная "контролируемая глупость" - см. третью из зелёных книжек Фрая. Так или иначе, что-то печальное есть во всём этом; и даже не то печально, что сейчас происходит со мной, а как-то в общем печально, за всё и за всех, за то, что в этом Мире так мало правильных чувств и вещей - с самого его сотворения и до самого конца; и живём же как-то... Взять бы да обнять обоих - крепко-крепко обнять, близко-близко встать, чтобы головы склонились друг к другу ласковым треугольником, - и сказать... что-нибудь простое сказать, простое и оттого убедительное, чтобы сразу обоим стало понятно, что нельзя им, невозможно не любить друг друга, ведь они же два самых важных для меня человека, а дальше всё было бы хорошо, и жить бы долго и счастливо шведской семьёй; не надо мне говорить "не бывает" - сама знаю, что не бывает (глупая, но не настолько же), не бывает - и хоть апстену убейся, не здесь, не сейчас, потому что как бы я не любила их, всё равно буду врать обоим. Врать тихо, незаметно - что для них, что для самой себя, я ведь совсем, совсем не умею жить честно, только отображать и подстраиваться умею, и его лицо было как все лица, один глаз голубой, другой золотистый, волосы каштановые, рыжие, русые, черные, одна бровь косматая, другая тонкая, одна рука большая, другая маленькая...
Это такое странное чувство - замечать, что единственно важного на свете человека постепенно вытесняет другой единственно важный. Странное и... какое?.. Я так и не научилась разбираться в своих эмоциях, я даже не могу сказать точно, есть ли они у меня, эти эмоции, вообще; иногда кажется, что где-то на большой глубине во мне перекатываются целые бразильские мелодрамы, шурша волнами, как озёра под толщей льда в Антарктиде, а иногда - что нет вовсе никаких эмоций и всё это чушь и пена, добровольная "контролируемая глупость" - см. третью из зелёных книжек Фрая. Так или иначе, что-то печальное есть во всём этом; и даже не то печально, что сейчас происходит со мной, а как-то в общем печально, за всё и за всех, за то, что в этом Мире так мало правильных чувств и вещей - с самого его сотворения и до самого конца; и живём же как-то... Взять бы да обнять обоих - крепко-крепко обнять, близко-близко встать, чтобы головы склонились друг к другу ласковым треугольником, - и сказать... что-нибудь простое сказать, простое и оттого убедительное, чтобы сразу обоим стало понятно, что нельзя им, невозможно не любить друг друга, ведь они же два самых важных для меня человека, а дальше всё было бы хорошо, и жить бы долго и счастливо шведской семьёй; не надо мне говорить "не бывает" - сама знаю, что не бывает (глупая, но не настолько же), не бывает - и хоть апстену убейся, не здесь, не сейчас, потому что как бы я не любила их, всё равно буду врать обоим. Врать тихо, незаметно - что для них, что для самой себя, я ведь совсем, совсем не умею жить честно, только отображать и подстраиваться умею, и его лицо было как все лица, один глаз голубой, другой золотистый, волосы каштановые, рыжие, русые, черные, одна бровь косматая, другая тонкая, одна рука большая, другая маленькая...
@темы: зелёные письма